Неточные совпадения
— Однако и он, бедняжка, весь в поту, — шопотом сказала Кити, ощупывая
ребенка. — Вы почему же думаете, что он узнает? — прибавила она, косясь на плутовски, как ей казалось, смотревшие из-под надвинувшегося чепчика глаза
ребенка, на равномерно отдувавшиеся щечки и на его ручку с красною ладонью, которою он выделывал кругообразные
движения.
— Чудак! — сказал Степан Аркадьич жене и, взглянув на часы, сделал пред лицом
движение рукой, означающее ласку жене и
детям, и молодецки пошел по тротуару.
Присутствие этого
ребенка вызывало во Вронском и в Анне чувство, подобное чувству мореплавателя, видящего по компасу, что направление, по которому он быстро движется, далеко расходится с надлежащим, но что остановить
движение не в его силах, что каждая минута удаляет его больше и больше от должного направления и что признаться себе в отступлении — всё равно, что признаться в погибели.
Но громкий, звонкий смех
ребенка и
движение, которое она сделала бровью, так живо ей напомнили Вронского, что, удерживая рыдания, она поспешно встала и вышла.
Как убившийся
ребенок, прыгая, приводит в движенье свои мускулы, чтобы заглушить боль, так для Алексея Александровича было необходимо умственное
движение, чтобы заглушить те мысли о жене, которые в ее присутствии и в присутствии Вронского и при постоянном повторении его имени требовали к себе внимания.
Он иногда по получасу молча глядел на спящее шафранно-красное, пушистое и сморщенное личико
ребенка и наблюдал за
движениями хмурящегося лба и за пухлыми рученками с подвернутыми пальцами, которые задом ладоней терли глазенки и переносицу.
Черные фраки мелькали и носились врознь и кучами там и там, как носятся мухи на белом сияющем рафинаде в пору жаркого июльского лета, когда старая ключница рубит и делит его на сверкающие обломки перед открытым окном;
дети все глядят, собравшись вокруг, следя любопытно за
движениями жестких рук ее, подымающих молот, а воздушные эскадроны мух, поднятые легким воздухом, влетают смело, как полные хозяева, и, пользуясь подслеповатостию старухи и солнцем, беспокоящим глаза ее, обсыпают лакомые куски где вразбитную, где густыми кучами.
В лице ее, да и во всей ее фигуре, была сверх того одна особенная характерная черта: несмотря на свои восемнадцать лет, она казалась почти еще девочкой, гораздо моложе своих лет, совсем почти
ребенком, и это иногда даже смешно проявлялось в некоторых ее
движениях.
Увидав неожиданно полную комнату людей, она не то что сконфузилась, но совсем потерялась, оробела, как маленький
ребенок, и даже сделала было
движение уйти назад.
Ослепительно блестело золото ливрей идолоподобно неподвижных кучеров и грумов, их головы в лакированных шляпах казались металлическими, на лицах застыла суровая важность, как будто они правили не только лошадьми, а всем этим
движением по кругу, над небольшим озером; по спокойной, все еще розоватой в лучах солнца воде, среди отраженных ею облаков плавали лебеди, вопросительно и гордо изогнув шеи, а на берегах шумели ярко одетые
дети, бросая птицам хлеб.
— Ты на их лицах мельком прочтешь какую-нибудь заботу, или тоску, или радость, или мысль, признак воли: ну, словом, —
движение, жизнь. Немного нужно, чтоб подобрать ключ и сказать, что тут семья и
дети, значит, было прошлое, а там глядит страсть или живой след симпатии, — значит, есть настоящее, а здесь на молодом лице играют надежды, просятся наружу желания и пророчат беспокойное будущее…
Там то же почти, что и в Чуди: длинные, загороженные каменными, массивными заборами улицы с густыми, прекрасными деревьями: так что идешь по аллеям. У ворот домов стоят жители. Они, кажется, немного перестали бояться нас, видя, что мы ничего худого им не делаем. В городе, при таком большом народонаселении, было живое
движение. Много народа толпилось, ходило взад и вперед; носили тяжести, и довольно большие, особенно женщины. У некоторых были
дети за спиной или за пазухой.
Нет ни напрасного крика, ни лишнего
движения, а уж о пении, о прыжке, о шалости и между
детьми мало слышно.
До этой ночи, пока она надеялась на то, что он заедет, она не только не тяготилась
ребенком, которого носила под сердцем, но часто удивленно умилялась на его мягкие, а иногда порывистые
движения в себе. Но с этой ночи всё стало другое. И будущий
ребенок стал только одной помехой.
В ней все было красиво: и небольшой белый лоб с шелковыми прядями мягких русых волос, и белый детски пухлый подбородок, неглубокой складкой, как у полных
детей, упиравшийся в белую, точно выточенную шею с коротенькими золотистыми волосами на крепком круглом затылке, и даже та странная лень, которая лежала, кажется, в каждой складке платья, связывала все
движения и едва теплилась в медленном взгляде красивых светло-карих глаз.
Мы встречали Новый год дома, уединенно; только А. Л. Витберг был у нас. Недоставало маленького Александра в кружке нашем, малютка покоился безмятежным сном, для него еще не существует ни прошедшего, ни будущего. Спи, мой ангел, беззаботно, я молюсь о тебе — и о тебе,
дитя мое, еще не родившееся, но которого я уже люблю всей любовью матери, твое
движение, твой трепет так много говорят моему сердцу. Да будет твое пришествие в мир радостно и благословенно!»
Дети опять скучились на балконе и на этот раз убеждаются, что около церкви действительно происходит
движение.
Говорят: посмотрите, как
дети беспечно и весело резвятся, — и отсюда делают посылку к их счастию. Но ведь резвость, в сущности, только свидетельствует о потребности
движения, свойственной молодому ненадломленному организму. Это явление чисто физического порядка, которое не имеет ни малейшего влияния на будущие судьбы
ребенка и которое, следовательно, можно совершенно свободно исключить из счета элементов, совокупность которых делает завидным детский удел.
Цель их пребывания на балконе двоякая. Во-первых, их распустили сегодня раньше обыкновенного, потому что завтра, 6 августа, главный престольный праздник в нашей церкви и накануне будут служить в доме особенно торжественную всенощную. В шесть часов из церкви, при колокольном звоне, понесут в дом местные образа, и хотя до этой минуты еще далеко, но детские сердца нетерпеливы, и
детям уже кажется, что около церкви происходит какое-то приготовительное
движение.
Рабочий день кончился.
Дети целуют у родителей ручки и проворно взбегают на мезонин в детскую. Но в девичьей еще слышно
движение. Девушки, словно заколдованные, сидят в темноте и не ложатся спать, покуда голос Анны Павловны не снимет с них чары.
Раннее утро, не больше семи часов. Окна еще не начали белеть, а свечей не дают; только нагоревшая светильня лампадки, с вечера затепленной в углу перед образом, разливает в жарко натопленной детской меркнущий свет. Две девушки, ночующие в детской, потихоньку поднимаются с войлоков, разостланных на полу, всемерно стараясь, чтобы неосторожным
движением не разбудить
детей. Через пять минут они накидывают на себя затрапезные платья и уходят вниз доканчивать туалет.
Мать сидела с работой в другой комнате на диване и, притаив дыхание, смотрела на него, любуясь каждым его
движением, каждою сменою выражения на нервном лице
ребенка.
Юная мать смолкла, и только по временам какое-то тяжелое страдание, которое не могло прорваться наружу
движениями или словами, выдавливало из ее глаз крупные слезы. Они просачивались сквозь густые ресницы и тихо катились по бледным, как мрамор, щекам. Быть может, сердце матери почуяло, что вместе с новорожденным
ребенком явилось на свет темное, неисходное горе, которое нависло над колыбелью, чтобы сопровождать новую жизнь до самой могилы.
—
Дитя не может еще координировать
движений рук с зрительными впечатлениями, — ответил доктор.
— Да я удивляюсь, что вы так искренно засмеялись. У вас, право, еще детский смех есть. Давеча вы вошли мириться и говорите: «Хотите, я вам руку поцелую», — это точно как
дети бы мирились. Стало быть, еще способны же вы к таким словам и
движениям. И вдруг вы начинаете читать целую лекцию об этаком мраке и об этих семидесяти пяти тысячах. Право, всё это как-то нелепо и не может быть.
Вот вам, добрый мой Евгений Иванович, для прочтенияписьмо Мозгалевской! Значит, вы убедитесь, что ей можно назначить так, как я вам об этом писал с Нарышкиным. [Назначить — пособие из средств Малой артели вдове декабриста, А. А. Мозгалевской и их
детям; комментируемый документ — на обороте ее письма к Пущину с очень трогательной характеристикой его забот о семьях умерших участников
движения декабристов (сб. «Летописи», III, стр. 274 и сл.),]
Я спустился к самой воде. В этом месте дневное
движение еще не кончилось. Чиновники только что воротились с вечерних занятий и перед ужином расселись по крылечкам, в виду завтрашнего праздничного дня, обещающего им отдых. Тут же бегали и заканчивали свои игры и чиновничьи
дети.
Старик ушел. Что-то вроде насмешливой гримасы промелькнуло на лице чиновника в мундире. Директор между тем вежливо, но серьезно пригласил
движением руки даму отойти с ним подальше к окну. Та подошла и начала говорить тихо: видно было, что слова у ней прерывались в горле и дыхание захватывало: «Mon mari… mes enfants…» [Мой муж…
дети… (франц.).] — слышалось Калиновичу. Директор, слушая ее, пожимал только плечами.
Ребенок лежал бледный, без
движения, с широко открытыми глазками, в которых застыло выражение смертельного ужаса. Он был убит наповал.
Назойливо и скучно кричали грудные
дети, пароходные официанты увеличивали толкотню, носясь по пароходу взад и вперед без всякой нужды; женщины, как и всегда они делают в публичных местах, застревали со своей болтовней именно там, где всего сильнее кипела суета, — в дверях, в узких переходах; они заграждали общее
движение и упорно не давали никому дороги.
Туганов выслушивал рапорты Ахиллы о
движении работ и ни о чем с ним не спорил, ни в чем не противоречил. Он тешил этого богатыря памятником, как огорченного
ребенка тешат игрушкой.
Они сделали все, чтоб он не понимал действительности; они рачительно завесили от него, что делается на сером свете, и вместо горького посвящения в жизнь передали ему блестящие идеалы; вместо того чтоб вести на рынок и показать жадную нестройность толпы, мечущейся за деньгами, они привели его на прекрасный балет и уверили
ребенка, что эта грация, что это музыкальное сочетание
движений с звуками — обыкновенная жизнь; они приготовили своего рода нравственного Каспара Гаузера.
Наружность
ребенка, его
движения и голос так живо напомнили мать, что Ване представилось, будто он снова видит перед собою Дуню, собирающую валежник в кустах ивняка; картина счастливого, беззаботного детства промелькнула перед ним, и сердце его забилось еще сильнее, краска еще ярче заиграла на загорелых щеках.
Дуня откинула волосы, в беспорядке рассыпавшиеся по лицу ее, быстрым
движением передала старухе
ребенка и, зарыдав еще громче, упала отцу в ноги.
В нем, в луче, профессор разглядел то, что было в тысячу раз значительнее и важнее самого луча, непрочного
дитяти, случайно родившегося при
движении зеркала и объектива микроскопа.
На санях в ту же минуту началось
движение. Бабы, мужики вставали, отряхивались и гурьбою полезли в прихожую. Тем временем барыня подала мужу в руки целковый, себе взяла в карман полтинник, а
детям раздала кому четвертак, кому двугривенный, а Маше, как самой младшей, дала пятиалтынный.
Дети показывали друг другу свои монеты и толковали, как они их положат на тарелку, когда придет время «отдаривать» Настю.
На фабрике было много больных; Артамонов слышал, сквозь жужжание веретён и шорох челноков, сухой, надсадный кашель, видел у станков унылые, сердитые лица, наблюдал вялые
движения; количество выработки понизилось, качество товара стало заметно хуже; сильно возросли прогульные дни, мужики стали больше пить, у баб хворали
дети.
— Нет, дядя Антон, нет, Никита Федорыч прислал, — отвечал скороговоркою
ребенок, приправляя каждое слово быстрыми, живыми
движениями рук, — приказал кликнуть тебя — ступай скорей — сам наказывал…
Он услыхал мое
движение, испуганно оглянулся и, вдруг опустив глаза, покраснел, побагровел, как
ребенок.
Оно дает Полиции священные права Римской Ценсуры; оно предписывает ей не только устрашать злодейство, но и способствовать благонравию народа, питать в сердцах любовь к добру общему, чувство жалости к несчастному — сие первое
движение существ нравственных, слабых в уединении и сильных только взаимным между собою вспоможением; оно предписывает ей утверждать мир в семействах, основанный на добродетели супругов, на любви родительской и неограниченном повиновении
детей [См.: «Зерцало Благочиния».] — ибо мир в семействах есть мир во граде, по словам древнего Философа.
Достигши такой степени умственного развития,
ребёнок уже пытается сам говорить, но это уменье даётся ему раньше или позже, смотря по тому, как развиты у него органы
движения.
И покорным
движением, спокойная, садится у ног его, обняв гигантские колени. Она кажется теперь
ребенком у ног царственного Отца. Толпа все еще очарована. Носятся удивленные шопоты. Женщины тихо плачут.
И это страстное влечение слиться мыслью, отожествиться с другим человеком, приняло такие огромные размеры, что Вера Львовна, нечаянно для самой себя, крепко прижалась головой к голове мужа, точно желая проникнуть, войти в его существо. Но он не понял этого невольного
движения и подумал, что жена просто хочет к нему приласкаться, как озябшая кошечка. Он пощекотал ее усами и сказал тоном, каким говорят с балованными
детьми...
Мы изучаем и приобретаем очень ясное представление о том, как действует на человека хроническое отравление свинцом, ртутью, фосфором, как влияет на рост
детей отсутствие света, воздуха и
движения; мы узнаем, что из ста прядильщиков сорокалетний возраст у нас переходит только девять человек, что из женщин, занятых при обработке волокнистых веществ, дольше сорока лет живет только шесть процентов…
Ребенок не чувствует укоров совести за свое себялюбие, но по мере уяснения разума себялюбие становится тяжестью для самого себя; с
движением жизни себялюбие всё больше и больше ослабевает и при приближении смерти совершенно уничтожается.
Так как они, очевидно, радовались своему самовластию (αΟτεξουσίαν), много пользуясь свободой
движения за себя самих (παρ αυτών), они взяли противоположное направление и удалились весьма далеко и утратили познание, что сами они оттуда (как
дети, отделившиеся от отцов и много времени проведшие вдали, не знают ни отца, ни себя)» (Enn. V, lib. I, cap. I).
Они с Иоле снова маленькие
дети и играют на набережной родного Дуная, наклоняются к самой воде и следят жадными глазами за быстрыми, юркими
движёниями крошечных рыбок.
В А.И. чуялось что-то гораздо ближе к нам, что-то более демократическое и знакомое нам, несмотря на то, что он был на целых 6 лет старше Тургенева и мог быть, например, свободно моим отцом, так как родился в 1812, а я в 1836. Но что особенно, с первой же встречи, было в нем знакомое и родное нам — это то, что в нем так сохранилось
дитя Москвы, во всем: в тембре голоса, в интонациях, самом языке, в живости речи, в
движениях, в мимической игре.
Весь секрет и волшебство ее красоты заключались именно в этих мелких, бесконечно изящных
движениях, в улыбке, в игре лица, в быстрых взглядах на нас, в сочетании тонкой грации этих
движений с молодостью, свежестью, с чистотою души, звучавшею в смехе и в голосе, и с тою слабостью, которую мы так любим в
детях, в птицах, в молодых оленях, в молодых деревьях.
Помню в детстве отшатывающий, всю душу насквозь прохватывающий страх перед темнотой. Трусость ли это у
детей — этот настороженный, стихийный страх перед темнотой? Тысячи веков дрожат в глубине этого страха, — тысячи веков дневного животного: оно ничего в темноте не видит, а кругом хищники зряче следят мерцающими глазами за каждым его
движением. Разве не ужас? Дивиться можно только тому, что мы так скоро научаемся преодолевать этот ужас.